KF

http://rusofil84.livejournal.com/24806.html

рекомендую к ознакомлению
там прекрасно решительно все
тем, кто незнаком с фразой "врет как очевидец", вот это как раз про такое

Анна Зехентер:
- В разных воспоминаниях о 1939 годе момент вступления советов на польскую землю представляется как вторжение азиатов – диких и ужасных. Вы помните красноармейцев?

Адам Мацедоньский:
- Те впечатления глубоко врезались мне в память. Когда русские вошли во Львов, самым ужасным был тот смрад, который они принесли с собой, - страшный. Львов живописно расположен на холмах. Всюду парки, сады, полно цветов, кусты сирени, каштаны. Город, по образу жизни близкий к средиземноморскому, потому что ежедневно на бульварах бывало гуляние, все элегантно одетые, прогуливались, встречались, кланялись, знакомились, проявляли взаимное уважение.
И вдруг надвинулась эта вонь, такой страшный смрад. Потому что большевики, которые вошли, не выглядели как армия – это была орда нищих и попрошаек, а к тому же дикарей. Шинели были драные, у некоторых такие длинные, что волочились по земле. И все – страшно низкие. Моя мама смотрела в окно, потому что день и ночь охраняла дом, смотрела из-за занавески и вдруг воскликнула:
- О, Боже, да ведь они детей в армию берут!
Потому что эти большевики были все такие маленькие. Это была оголодавшая орда раскосых, больных выродков. У многих не хватало глаза либо нос был совершенно изуродованный, потому что среди них царил сифилис. Они воняли потом, блевотиной – ведь они пили водку из алюминиевых фляжек. Это же очень вредно – алюминий со спиртом. Им нечего было есть, только пили, поэтому с голоду они отнимали у детей бутерброды. Первые их слова, которые мы, дети, выучили, это «Dawaj kuszat!», то есть «Давай есть!». Весь этот сброд, эти дикари – это не были солдаты.
Когда они вошли в Краков в 1945 году, то это были солдаты, откормленные американцами, в мундирах. А те, в 1939 году, это были вечно пьяные дикари. Как бы под воздействием наркотиков, но это, скорее всего, были голод и алкоголь. Они были в любую минуту готовы убить, то и дело стреляли в воздух, чтобы вызывать страх. Они нас ненавидели, потому что это был другой мир, другие люди, богатый город. Они разграбили всё. Да, это правда, они ели липучку от мух - потому что до войны липучку делали на меду, ну, кто-то им сказал, что это леденцы для детей, и они эту липучку разворачивали и лизали.
Об этом писала Каролина Ланцкороньская*, которую война застала во Львове. Она запомнила землистые лица солдат, огромный портрет Сталина над кафедрой в первый день учебного года в Университете Яна Казимира и впечатление, что пришла чужая культура с чуждым нам менталитетом**.

Анна Зехентер:
- Даже сильно увлечённый до войны коммунистическими идеями поэт Александр Ват говорил в изданной после войны книге-беседе с Чеславом Милошем «Мой век»: «Эти лица монголоидов, это жалкое обмундирование. (...) Первых русских я видел в Луцке – эти монгольские шлемы с тряпичным острым верхом, такие тряпочные пикельхаубе. И это Азия, но уже такая наиболее азиатская. (…) То, о чём я не задумывался во время моего увлечения коммунизмом, - азиатский облик. Азия – Европа, я считал, что это такая болтовня антисоветской публицистики, что это относится к XIX веку и является весьма поверхностным. А тут вдруг – Азия абсолютная!»***.

Адам Мацедоньский:
- Потом, после этой первой волны, приехали офицеры с жёнами и детьми – лучше одетые, чище одетые, сытые. А их жёны накрашены были, извините, как львовские проститутки, только ещё более некрасивые. Красные береты, красные губы. Их женщины на самом деле на бал в честь годовщины революции надели ночные рубашки – это всем известная история. Они вышли из нищеты, так откуда им было знать, как выглядит элегантное бельё. (…)
Ночами слышны были выстрелы, просьбы о помощи, крики. Один раз мама позвала нас к окну и показала через занавеску, как большевики в этих островерхих шапках вели какого-то студента. Одного молодого парня конвоировали чуть не десять человек, в руках у них были винтовки с длинными штыками, они кололи его, чтобы не сбежал.
- Боже, что они с ним сделают, - сказала мама.
Они вели его в сторону вокзала Лычаков.
На мужчин в те дни напал страх. Мой отец скрывался, домой заходил только чтобы переодеться, но ходил небритый, никогда не мыл рук, потому что тот, у кого чистые руки и лицо, да ещё, не дай Бог, очки и интеллигентный вид, был пропащий человек. Тогда надо было выглядеть, как рабочий. Отца кто-то выдал нквдешнику на улице, но в участке коммунист еврейского происхождения сказал:
- Нет, это порядочный, это наш человек, он не служил в полиции, он рабочий, посмотрите на его руки и лицо.
У этих советов так были промыты мозги, что они верили, будто бы каждый поляк – пан и кровопийца. Интеллигентное лицо означало смерть. (…)

Бред... В 39-ом армия была нормально обмундирована и накормлена. Более того, будёновки ещё в 24-ом году были заменены на фуражки. Так, очередной выпердыш польского (западноукраинского) национализма.

как ты можешь так говорить?
он же сам это видел!!!

вот примерно так и пишутся мемуары, ага

А что еще от поляков ожидать? Мы ж для них быдло и пся крев.
А они все такие благородные-восторженные, хотя по жизни обиженные.

Говорят поляки для американцев, как чукчи для нас - герои анекдотов и соответствующего отношения.

после 17-го века Польшу не поимел только ленивый
это началось сразу, после того, как у них наступила демократия (см. либерум вето)